Валентин Смирных

Другая история

Часть 7. Трудовые будни

Потянулись монотонные трудовые будни… Смена… Перед сменой… После смены…

Снова смена… Снова перед сменой… И так по кругу до конца службы. А её конец в сентябре следующего, 1972 года, так что пока даже до половины срока ещё не добрался.

Из развлечений пока только служба в техздании, да наблюдения за кучами тающего снега и льдом на ручье – когда можно будет идти на рыбалку? И раз в неделю в казарме уже виденный кинофильм.

А Олег Сыщиков чем-то занят. Оказывается он, начитавшись журналов «Радио», из казённого осциллографа и трёх транзисторов соорудил генератор качающейся частоты на 465 кГц и увлечённо ставит опыты со своим ВЭФ-12.  Покрутит контура в приёмнике – день, другой послушает разные станции. Снова покрутит, снова послушает: изучает влияние формы амплитудно-частотной характеристики усилителя промежуточной частоты на качество приёма.

Наконец добился максимума возможного от изделия рижского завода и, с трудом оторвавшись от своего детища, обратил внимание на окружающую действительность.

А действительность предстала в виде обложивших его со всех сторон владельцев приёмников.  И каждый владелец был решительно настроен на дальнейшее проведение опытов именно с его аппаратом. А Олег уже охладел к ГКЧ и УПЧ и планировал заняться чем-то другим.

Сопротивление Олега длилось недолго, с неделю. Наконец, тяжело вздохнув, понёс чужой приёмник в техздание – там все приборы.

Начиная с  июня раз в неделю, по четвергам, к нам повадился прилетать самолёт. До этого борты прилетали от случая к случаю. Зимой чаще всего были вертолёты, но случались и АН-2.

И вот почти как  регулярный рейс – всё лето, раз в неделю, часов в 10 звонок и около 13 часов из чистого безоблачного неба возникает самолёт и заходит на посадку. Часто приезжают в командировку инженеры-техники из РКРМ, для проверки аппаратуры и каких-либо плановых работ,  и офицеры с «Юкона-1» – проверить службу на «Горьком». В самолёте обычно какой либо груз в дизельную, техздание или даже на продовольственный склад – для столовой. В начале лета из самолёта иногда выгружалась очередная небольшая группа бойцов для прохождения дальнейшей службы. И самое главное – почта. Письма детям от родителей, служивым от друзей и подруг. Счастливые получатели  читали их тут же, у самолёта и бережно клали в карман, что бы потом не торопясь перечитать ещё раз.

В обратную сторону летит командированный люд, сделавший на площадке свое дело и иногда отпускники. Если из висящего на казарме громкоговорителя оглушительно звучит марш «Прощание славянки»  – значит кто-то из бойцов «Горького» уезжает домой, на дембель.

Какой-то груз с площадки идёт и в обратную сторону, но по нашему ведомству только вышедшие из строя магнетроны и клистроны для восстановления.

Сменных инженеров снова трое – вскоре после моего приезда Олег Сыщиков уехал в отпуск.

В моей смене появился вновь прибывший младший сержант радист Анатолий Пимошин. А у Лепаскальна – дальник Александр Козин (потом он перебрался ко мне в смену). Оба окончили техникумы. Пимошин из Ленинск-Кузнецкого, а Козин – рязанский. Всё знающий Иванов демобилизовался, и Лепаскальн усилил смену, переведя ко мне Володю Рымаря, прослужившего на площадке уже год. Домой, на Урал, Рымарь поедет в конце 1971 года.

А Пимошин и Козин, как и те несколько человек, что приехали вместе с ними – уедут  в конце 1972 года. Уже после того, как нас – сменных инженеров, заменят другие. Скорее всего, такие же двухгодичники.

Из сменных я призван последним,  Володя Замура почти на месяц до меня, а Олег Сыщиков ещё раньше. Понятно, что уеду, точнее я и моя жена, уедем последние.  Но до этого ещё долго, больше года. Лучше об этом не думать. Но Лера думает об этом постоянно, пишет письма и тоскует – в Ленинграде, с моими родителями, осталась наша двухлетняя дочка. Ответы на письма приходят через 1,5-2 месяца. Уже и забываешь, о чём писал, что спрашивал.

В июне на линии очередная профилактика. Это значит, что минимум часа четыре передатчики будут выключены, как и всё другое оборудование станции. За это время можно привести в порядок те устройства, которые постоянно находятся под напряжением – силовой щит, например, или внедрить чьё-то рацпредложение в стойку низкой частоты. Остальные стойки можно отключить и на работающей станции, правда ненадолго – в резерве всегда есть второй ствол. Но ведь и на соседней станции может случиться неисправность. А где гарантия, что у соседа не вырубится там, что работает с нашим? И тогда на линии техостановка, поиск виноватого, наказание непричастных и так далее.

Силовой щит разделён на две части, но расположены они вплотную друг к другу. Так что, по технике безопасности, работы там можно проводить только обесточив обе – заменить неисправный автомат, подтянуть контакты в рубильниках, заменить обгоревшие клеммы.

А стойка низкой частоты одна, без резерва. Правда ламп в ней не особо много, в основном фильтры, через которые групповой сигнал ответвляется на аппаратуру уплотнения и проходит на передатчики.  

Вспоминаю прошлогоднее блуждание в тундре и, пользуясь моментом, прошу у Лепаскальна разрешения залезть на антенну, заменить лампочку СОМа. Да и свой интерес надо соблюсти – сверху сфотографировать окрестности. В предыдущую профилактику, пока я был в отпуске, было ещё холодно. А сейчас тепло, ходим уже в летнем обмундировании, да и ветра почти нет. «Меняй обе, возьми у Ананьева новые» - разрешает Лепаскальн. Не успеваю спуститься с крыльца техздания, как сталкиваюсь с Ананьевым. В руках у него лампочки, через плечо фотоаппарат.

Наверху киевской антенны Сергеич показывает, как открыть колпак на СОМе. Совместными усилиями меняем лампу, затем проделываем аналогичную операцию на другом СОМе.

Заодно проверяем состояние флюгера – прямоугольного листа железа, закреплённого на штыре, приваренном к ограждению площадки. Истратив всю плёнку в фотоаппаратах, спускаемся вниз.

Профилактика подходит к концу. Уже по одному приёмнику в каждую сторону включено, на остальных остались небольшие работы. Передатчики тоже готовы к включению.

По громкой связи раздаётся «Горький, Горький» - это зовёт «Юкон». Включив передатчик отвечаем, мол мы на связи. Вышестоящий начальник интересуется: «Как у вас дела? Можете ли включить хоть один передатчик на «Киев»?». Через несколько минут  громкая связь на всё техздание оповещает: «Киев», «Киев» ответь «Юкону». 104 линия потихоньку просыпается.

Заканчивается профилактика «Драконом» – Магадан проверяет уровни сигнала и измеряет амплитудно-частотную характеристику (АЧХ) на всех станциях линии.

Длинные-длинные дни. Солнце светит почти круглые сутки, и только около часа ночи ненадолго опускается за горизонт (время-то декретное, у Чукотки пока свой часовой пояс, а летом перевода часов вперёд ещё нет).  Едва успев спуститься, солнце снова поднимается над горизонтом.  Кажется, поднимись на соседнюю гору и увидишь его незаходящим. Так это или нет, проверить не удалось. А до полярного круга от нас почти 300 км.

Володя Замура ходит злой и невыспавшийся – в Новосибирске белых ночей не бывает и он не может уснуть, когда светит солнце. Занавешенные окна помогают мало, всё равно в комнате полумрак. А все остальные сменные инженеры из Ленинграда, к белым ночам люди привычные – раз по часам надо спать – значит спим, даже если солнце светит в окно. И капитаны за время службы на площадке тоже привыкли к отсутствию ночи, спят хорошо.

Сегодня, 25 июня, ходили на склон сопки кататься по снегу. Да, да! Внизу всё ещё лежит снег. К концу июня снег везде сошел, но внизу, на южных склонах сопки, там, где за зиму намело по несколько метров снега,  всё ещё можно кататься на лыжах. А на санках не съехать – вязнут в рыхлом талом снегу. Пришлось следовать наставлениям А.В. Суворова. 

И на этих же склонах, на проталинах где только что сошёл снег, оживает брусника. Распускаются цветочки, появляется завязь на маленьких веточках.  И всё это можно увидеть на склоне одновременно. Из-под снега вниз по склону, днём и ночью, тянется тонкая струйка талой  воды.

За дизельной  растут небольшие растения с маленькими, плотными и жесткими, как у фикуса,  листьями. Здесь их особенно много, целая поляна! Хотя какая поляна, если вокруг нет деревьев? В общем, поляна цветов в тундре. Эти растения с белыми некрупными цветами называются рододендроны.

На тёмной земле белое пятно цветущих рододендронов, а рядом ещё не растаявший белый-белый снег.

Пока на площадке лежал снег, было холодно. А как сошёл – стало заметно теплее, и температура воздуха стала стремительно повышаться. К началу июля уже не редкость 20 градусов тепла. А потом были дни и под 30 градусов.

Только географы могут сказать точно, что здесь – тундра или лесотундра? Мне кажется, что лесотундра – на вершинах и склонах сопок мох, трава и, в лучшем случае, тощие кустики голубики. А в ложбинах и, особенно, вдоль берегов ручьёв и рек обильная  растительность –  кустарник и чахлые деревца высотой 2-3 метра. Местами тундра, как и нижняя часть южного склона нашей сопки, покрыта кедрачом, который более известен под другим названием – стланик. Это хвойные растения, похожие на кусты. Высотой до двух метров с толстыми, в несколько сантиметров, изогнутыми ветками, и длинными-длинными и мягкими, как у сосны, иголками. А шишки почти как у кедра, только не очень большие, в половину кулака, и в них маленькие орешки. Очень вкусные.  

С приходом тепла началось самое противное – появилась мошка! Насекомые хуже комаров – зверски кусают в основном там, где тело придавлено одеждой – на запястьях, поясе, ногах. Насколько помню, мошка именно кусает, грызёт, в отличие от комаров, которые жалом сосут кровь. И нападает везде, не только на улице. Внутри общежития, на окнах коридора, у входного тамбура, толстая черная полоса из шевелящейся мошки похожей на черные толстые еловые иголки, миллиметров 10-12 длиной. Из коридора мошка систематически залетает в комнаты. До кают-компании путь неблизкий, там её практически нет. В кунгах казармы и столовой мошка тоже летает и ползает. А в техздании её, почему-то, нет.

От мошки спасается кто как может – один спит, накрыв лицо простынёй, другой мастерит балдахин у кровати из неведомо где добытой марли, третий пробует пристроить вентилятор и потоком воздуха отгонять врага.

Тимошенко ещё в мае дал команду, и по последнему снегу трактористы приволокли с берега полусгоревший вагончик.

Когда полностью сошёл снег, с южной стороны техздания трактористы поставили два ряда пустых бочек, сварили их между собой и затащили на них вагончик. Затем Ананьев стал над ним колдовать: из сгоревшей жестянки делать резервную дизельную.

Сержанты-энергетики, приведя в порядок один из снятых дизель-генераторов, вместе с трактористами поставили его в вагончик на сваренный из подручного материала фундамент. После чего поставили самодельный щит управления и периодически тарахтят, проверяя своё хозяйство.

Тем временем остальные бойцы попали в земляную кабалу – роют в вечной мерзлоте от вагончика к техзданию траншею под кабель.

Наконец всё готово. К главному рубильнику на силовом щите в техздании подведён толстый силовой кабель. На его конце разделанные по всем правилам жилы с аккуратными наконечниками. На них висят бирочки – какую куда подключать. Теперь есть работа и нам – во время очередной профилактики проверить работу от резервного дизеля.

При первой же оказии проверили. Один ствол работает как часы, всё отлично. Ананьев ходит именинником!

 Теперь не страшно даже кино под названием «Свадьба в Малиновке» (правда Ананьев об этом случае уже не узнает).

Дай Бог, чтобы все эти труды никогда не пригодились.

А за техзданием, на южном склоне, там, где начинается кедрач, обнаружилась местная живность – небольшие зверьки, которых старожилы называют евражки. Может быть, это и есть лемминги, про которых в школе рассказывал учитель географии? Зимой их было не видно и  на снегу не было никаких следов.

Евражки – небольшие грызуны, живут в норах, стаями. Летом весь день бегают возле нор в поисках пропитания. Людей видят очень редко и поэтому не боятся, разрешают подходить к самой норе. Вначале спрячутся, а через минуту – другую уже шныряют мимо тебя.

Как вскрылись ручьи, народ стал ходить на рыбалку. Радисты и дизелисты топали  к ручью  «в самоволку» после ночной смены, вместо законного отдыха. С удочками, пойманными около техздания осами (или какими-то мухами очень на них похожими), вёдрами из больших консервных банок, ложками, солью и, конечно, выпрошенной у повара буханкой хлеба.  Уходили за 5-6 км, на большой ручей Чигейвеем, в который впадает ручей, текущий под сопкой.

Несколько раз были на Канычане, где-то 15 км в один конец. Ловили в ручьях и речке исключительно хариуса. Никакой другой рыбы  в них нет.

День на рыбалке  проходит как по расписанию: пройтись по знакомым перекатам и омутам, после чего приготовить уху, похлебать горячего. После обеда, если есть желание, немного вздремнуть. Потом снова с удочкой пройтись вдоль ручья – не возвращаться же с пустыми руками, да и на ночную смену можно будет что-то взять. И к ужину, усталыми и довольными, подняться наверх, на площадку.

Тимошенко на эти самоволки смотрит мудро – офицерам ничего не говорит, а сержантам иногда устраивает нагоняй, но больше для проформы, чтобы рядовые не очень увлекались этим делом. В части нет увольнительных – до посёлка далеко, в город не попасть. Вот и получается, что поход на рыбалку и есть увольнительная.

Рыбачат пожалуй почти все, кроме командира и замполита.

Приехал Олег Сыщиков, да не один. Пока был в отпуске, успел жениться. Жену зовут Лариса. Тоже выпускница Бонча. Оформилась на работу техником в техздании.

Почти сразу в отпуск подался Володя Замура. Снова работаем в три смены.

С перевалбазы летом привозят свежую щуку, нельму и конечно красную рыбу – кету. Или горбушу. А может ещё какую красную? Ближе к снегу, когда по краю берега  стал появляться первый лёд, – сомов (или налимов?). Почти вся местная рыба для меня незнакома – я до армии живьём видел только щуку.

Часть из того, что привозили с берега, женщины забирали в общежитие, а всё остальное - на солдатский стол в столовой.  Свежая рыба на фоне сушёной картошки и тушёнки казалась деликатесом.

На перевалбазе две моторные лодки, алюминиевые казанки. Официальная версия их присутствия – для связи с танкером или сухогрузом при завозе топлива, продовольствия и другого имущества. А в остальное время, пока нет судов и льда на воде, они используются по прямому назначению – для ловли рыбы сетями. Жаль только, что это время очень короткое – около трёх месяцев.

К середине августа в ручье спадает вода  и появляются отдельные ямы с водой по пояс или чуть ниже, в них можно увидеть оголодавших хариусов. Некоторые из сержантов развлекаются – ловят их голыми руками.  Если яма не очень большая, то получается. Пару раз сам видел, как счастливый сержант вытаскивает из воды голыми руками хариуса. Ни за чтобы не поверил, если бы сам не видел!

А когда наступают первые заморозки, то сомов (налимов?) ловят с помощью ружья. Когда вначале зимы на Майне-Анадыре появляется первый ледок, эти рыбы забиваются  под него у самого берега. Надо тихо идти вдоль реки и, приглядев подходящий экземпляр, выстрелить в рыбью голову через лёд.

В конце августа созревает брусника и голубика. Голубики около площадки мало, на высоких кустиках висят редкие ягоды. Можно, конечно, постараться и собрать на зиму, но надо варить варенье, а сахара для этого нет. 

Зато вокруг площадки море брусники. Несколько дней тратим на неё – зима длинная. Всей сменой техздания (дизелисты сторонятся, живут обособленно) уходим на склон сопки в сторону «Киева», спускаемся так, чтобы не видеть антенн, и быстро набираем ведро. Ещё несколько таких походов и на зиму запасено два больших ящика брусники. Хватит и нам с Лерой, и ребятам в смене.

По  наводке Терещенко находим под сопкой, около ручья, несколько кустов красной смородины. Ягод немного, только для того, чтобы вспомнить забытый вкус. Интересно, как сюда попали эти кусты?

В августе тихие светлые вечера, ветра нет. Народ играет в волейбол. Скоро солнце зайдёт за горы на северо-западе. Те самые, до которых 200 км. Свободный от дежурства Миша Лепаскальн непременно появляется на крыльце общежития. 

Как-то невзначай спрашиваю: «Что смотришь? Иди играй!».

«Да не волейбол мне нужен. Смотрю на солнце» - отвечает Лепаскальн.

«И что увидел?» - интересуюсь я.

«Зелёный луч».

Застываю на месте с открытым ртом: «Как? Его можно здесь увидеть?»

Большое желто-красное солнце неспешно спускается к горизонту на северо-западе. В ту сторону, где далеко – далеко находится Ленинград. Там сейчас полдень. Наверное, моросит дождь.

А здесь небо чистое, ни облачка. Но солнечные лучи совсем не слепят. И даже можно делать то, что во всех учебниках по фотографии делать не рекомендуют – фотографировать солнце.

Солдаты играют в волейбол, раздаются звонкие удары по мячу. Иногда на кухне звякают кастрюли – уборка после ужина. Пыхтит дизельная.

Вот красновато-желтое солнце коснулось дальних гор: как будто кто-то невидимый отгрыз в нижней части кусочек. Вот уже на фоне солнечного диска отчётливо видны пики горных вершин. А вот солнце почти целиком скрылось за горами, осталась только его небольшая верхушечка.

И вдруг плоская верхушка красного заходящего солнца свернулась в шарик, как капелька пролитой ртути, и оттуда брызнул яркий-яркий изумрудный луч света. Какие-то доли секунды, а может быть и целую секунду, вместо тусклого заходящего солнца в глаза бьёт яркий зелёный прожектор.

Солдаты играют в волейбол. Пыхтит дизельная. Позвякивает посуда. Всё вокруг также, как и минуту назад. Но что-то не так!

Солнце село.

Зелёный луч на месте заходящего солнца словами не описать. Его надо видеть. Мне это удалось несколько раз, и в 1971 году, и в следующем, 1972.

А в конце сентября – октябре на площадке можно  было наблюдать не менее удивительную картину. Если на улице встать лицом на запад, то видишь как над горизонтом,  в лёгкой морозной дымке на фоне голубого неба висит неяркий желтый диск Солнца.  До захода ещё больше часа. А повернувшись на 180 градусов, на восток, моментально попадаешь в ночь: темно-темно синее морозное небо, почти чёрное, на котором разбросаны искрящиеся яркие белые точки – звёзды.

Такое ощущение, что огромные массивные чаши антенн разделяют на Земле день и ночь.

К концу лета из отпуска вернулся Володя Замура, тоже с женой. Её зовут Галина.

Ближе к Новому году на площадке произойдёт очередная смена личного состава, появятся новые люди. Из моей смены уедет Пухов. А пока он радуется жизни и бренчит на гитаре «Скоро дембель…».

За несколько прошедших месяцев Козин освоил радиотехническое оборудование и уже уверенно управляется с ним. По своей должности ему делать практически нечего – на коммутаторе сидит Лера. И сама аппаратура уплотнения видимо вечная – в ней ничего не ломается. А Пимошин пошёл дальше – изучил генератор шума и по очереди крутит приёмники, добивается от них минимального коэффициента шума.

Когда на смене Сыщиковы – по телефону отвечает Лариса. У Замур – естественно Галина. На площадке из женщин есть ещё Галина Терещенко, а жена Тимошенко в начале лета уехала с ребёнком к своим родителям, куда-то на Украину.

Сергеич готовится к отъезду. Его, как и наших предшественников из техздания, призвали в армию на 25 лет, в кадры.  Произошло это, видимо, в начале 1967 года. В то время указа о призыве офицеров запаса на два года ещё не было.  И вот, после небольшой подготовки, Ананьев  попал на «Горький». Точнее на строительную площадку, где хозяйничали военные строители, а после их ухода осталась стоять станция.    

Про строительство Ананьев рассказывал много интересного. Начиналось всё летом (или ранней весной) 1967 года. После геодезистов и проектантов, первыми побывавших на месте будущей площадки, по реке приплыли военные строители, вооружённые чертежами. Жилые вагончики, технику и материалы завозили по реке. В месте слияния Майна и Анадыря  вроде даже осталось некое подобие причала. А затем по камням и снегу тащили добро на площадку.

Жильё начиналось с вагончиков, которые потом превратились в тёплый склад и казарму. Столовая, медпункт, баня-прачечная тоже остались от  строителей.

Когда Сергеич появился на площадке ещё ни дизельной, ни техздания, ни общежития не было. На их месте были ямы и местами торчали опоры – курьи ножки будущих сооружений. А около будущего техздания в огромных глубоких ямах заливали фундаменты под антенны. И на площадке уже были командир будущей станции Тимошенко Владимир Павлович и замполит Терещенко Владимир Николаевич. А сержанты и другой личный состав тропосферной станции стал появляться, когда на площадку стали завозить и устанавливать оборудование в дизельной и техздании.

Анатолий Сергеич, большой любитель фотографировать, кое-что показывал, но большая часть  его фотографий была уже в Саратове, на родине.

Зимой, уже при Сергеиче, на льду Майна в 10-12 км от площадки, был построен аэродром. Точнее, на льду реки расчищена взлётная полоса, а рядом поставлен вагончик с радиостанцией и специально обученным человеком. На полосу садились большие самолёты военно-транспортной авиации – видимо это были АН-12.  На грузовых самолетах доставляли, не считая разной мелочи, панели для строительства зданий и оборудование в техздание и дизельную.

Оставшиеся после установки оборудования ящики тоже нашли применение – холодный склад, перекрытие между вагончиками в казарме, свинарник и много чего другого сделано из них.

Сами антенны собирали на земле, и в готовом виде ставили в вертикальное положение с помощью специальной вспомогательной мачты, пары АТТ (артиллерийский тяжёлый тягач) и нескольких тракторов. Для этой цели использовались ещё специальные якоря, торчащие из земли недалеко от антенн.

Ананьев служить в кадрах не хотел. Не хотели служить и сменные инженеры, таким же путём попавшие в армию. И все писали рапорта с просьбой о демобилизации. На что неизменно получали отрицательный ответ: раз призвали – служи. Но народ не унывал и писал очередной рапорт. Без всякой надежды, ну так, на всякий случай.

А тут ещё появился Михаил Лепаскальн – офицер на два года!

Из первых офицеров «Горького» ходивших на службу в техздание М. Лепаскальн застал только двоих – неженатого сменного инженер Юрия Фёдоровича Руденко и зампотеха Александра Жучкова с женой Кирой. И пробыл с ними на площадке без малого год.

Руденко и Жучков прибыли на площадку когда она ещё строилась. Так же как и Ананьев, участвовали в строительстве, по мере готовности изучали оборудование тропосферной радиорелейной станции «Горизонт» и под надзором настройщиков учились её эксплуатировать.

Однажды, когда сменные инженеры в очередной раз заклеили конверты с новыми рапортами и отправили их по начальству, Ананьев пропустил момент – толи уже перестал надеяться, толи был занят очередным строительством. Но факт остаётся фактом: летом 1970 года сменным инженерам, наконец, повезло – им сообщили, что просьба о демобилизации будет удовлетворена, ждите замену.

Рита, жена Ананьева, озверела – «Вот, все люди как люди, а ты! Садись и пиши рапорт!». Сергеич написал рапорт и стал ждать.

Осенью 1970 года сменные уехали. На замену им в октябре приехал Олег Сыщиков, чуть позже Володя Замура. А почти к самому новому году и я.

Лепаскальн говорит, что был момент, когда инженеров не хватало даже на три смены, приходилось старшим назначать одного из сержантов, того самого Иванова. 

Ответ на свой рапорт Сергеич получил весной 1971 года, пока я был в отпуске. Обрадованная Рита вместе с сыном моментально уехала домой, в Саратов, ребёнку уже пора  думать о школе.  Сергеич остался дожидаться замены.

Всё лето Лепаскальн и Ананьев ведут нескончаемый спор, кто уедет раньше? Ананьев мечтает о самолёте, а Лепаскальн готов и на тракторе. И оба едины в одном: скорей, скорей.

В середине августа в ясный солнечный четверг  на полосу неожиданно сел АН-2. До того, впрочем, и после этого,  всегда звонили с «Юкона-1» – к вам самолёт-вертолёт, летит тот-то, груз такой-то, обратным рейсом отправить ... А тут тишина, никаких звонков. И АН-2 на полосе.

К самолёту отправился Тимошенко, по дороге захватив подвернувшихся под руку пару-тройку бойцов.

Из самолёта навстречу Тимошенко вышел пилот. Командир самолёта поздоровался с командиром части и протянул почту – тощий сверток газет, даже без писем.

Дальше, по словам немногочисленных свидетелей, последовал короткий диалог:

«Кого от вас забирать?»

Тимошенко пожал плечами – «От нас никто не летит! А что привёз?»

«Как что? Почту! Мне сказали, что от вас надо забрать людей!»

«От нас некому лететь»

Лётчик завёлся с пол-оборота: «Какого ….». Тимошенко согласно кивал головой.

Отведя душу, пилот спросил «Ну я полетел?»

Тимошенко снова пожал плечами – «Лети». Мол,  что я могу сделать? У тебя своё начальство, с ним и разбирайся.

После чего военные пошли в свою часть, а самолёт растаял в голубом небе.

В самом конце августа, предчувствуя скорый отъезд, Ананьев устроил отвальную. Незадолго до этого, когда Терещенко в очередной раз ездил в Отрожный, командир разрешил закупить вина и водки для этого дела (в части нет никакого магазина, любой товар надо привозить издалека). А закуска всегда под рукой – банки доппайка и квашеная капуста из бочки. Плюс к этому, для разнообразия, овощные консервы из магазина Отрожного. Да солёная красная рыба. Вот стол и готов.

Жаль, что нет селёдки.  

Впервые при мне все обитатели общежития собрались за одним столом. До этого два капитана сами по себе, а лейтенанты отдельно. Третий капитан в узком семейном кругу – с сыном и женой Маргаритой.

Сухого закона для офицеров на площадке нет, но и пьяным стать трудно. Тимошенко блюдёт дисциплину, много не разрешает – по поллитра на день рождения, Новый год, седьмое ноября, первое мая. К этому плюс то, что сам привез из отпуска.  В общем на круг – поллитра на два месяца. А бутылки бывают разные – когда водка, а когда спирт.

По просьбе женской половины иногда привозили вино. Но с ним как-то раз зимой вышла промашка – оказалось перемороженным. Мутное, с какими то крупинками, и отвратительного вкуса – пить невозможно.

Второго сентября 1971 года выпал первый снег. Порывистый ветер гнал мокрые снежинки, и они ложились тонким ковром на чуть теплую землю. В Ленинграде такое бывает не раньше конца октября. А здесь по календарю второй день осени и уже снег.

В сентябре, вместе со снегом, появились неясные слухи, что командир собирается покидать площадку. Правда, Тимошенко делал из этого большую тайну – для разговора с «Юконом-1» выбирал обеденное время, когда в техздании минимум людей.  А  тех, что были, отсылал куда-нибудь подальше, что бы не слышали разговора. Да и разговор вел не через «Юкон», просил отрожненскую телефонистку набрать анадырский номер и переключал на Р-405 канал на себя. 

Но связь – большая сила. Ребята с «Юкона» подтвердили: да, переводится. Вероятно  на «Дракон».

Теперь у нас, сменных инженеров, новая проблема: кто приедет командиром?

Ананьеву и  Лепаскальну это уже не очень интересно. Скорее всего, они уедут раньше Тимошенко.

Через месяц-полтора звонит Сергей Бондарчук: «К нам едет ваш Тимошенко. Будет теперь у нас командовать. Что за человек, какие порядки?»

Успокаиваю: «Мужик нормальный. Много лишнего не требует, но порядок должен быть. И что бы всё работало».

Опять профилактика прошла с чудесами, но как-то обошлось. Погорели мы на установке уровня группового сигнала от аппаратуры уплотнения, подвёл неисправный кабель к указателю уровня на телеге.

Когда дошла наша очередь отвечать на вопрос какой уровень сигнала, я назвал  «Дракону» цифры. «Что-то мало. Добавьте» - распорядился «Дракон». Да я и сам вижу, что мало, кручу ручку уровня на стойке НЧ, подвожу стрелку к нужному месту на шкале прибора. Мои действия прерывают вопли «Дракона»: «Откуда искажения, у кого перегрузка? «Горький» - уровень назад».

Быстро завернув на себя групповой тракт на «Киеве» и у нас «Дракона» даёт команду: «Горький» - сделать обход по НЧ». Другими словами – все 60 каналов идут мимо нас транзитом.

Щёлкнув на стойке двумя тумблерами на стойке НЧ, соединяем выходы приемников со входами передатчиков. Так что связи посёлков с цивилизацией не будет. Ещё в одну из предыдущих профилактик внедрили чье-то рацпредложение, эти самые тумблера, без них надо было бы кабели подключать. Это и муторно и долго. А сейчас щелкнул тумблера – обход, щелкнул назад – нет обхода. Красота.

Дальше профилактика на линии идёт без нас.

А указатель уровня на телеге, по прежнему подключённый к групповому тракту,  показывает то, что надо!  Но стоит чуть задеть соединительный кабель, как его показания резко меняются. Значит в нём обрыв жилы, недосмотрели!

Профилактика закончилась, посёлки просят связь. А нам сказать нечего.

К вечеру, когда спала нагрузка на каналы, ещё раз тщательно проверив уровни, щёлкаем тумблерами на стойке НЧ. 

С трепетом ждем воплей «Дракона». Но на линии тишина. Радостная для нас тишина.

Вскоре у Р-405 на Отрожный звенит вызов. Телефонистка благодарит за связь с Анадырем.

Во второй половине сентября уже всё покрыто снегом. Замерзли ручьи и реки. Наступила самая настоящая зима – мороз 10-15 градусов. Рыбалка давно кончилась.

Солнце в начале сентября ещё появлялось из-за туч. А чем ближе к концу месяца, тем чаще с неба сыпется снег и гуляет ветер – пурга, солнца не видно.

В октябре ветер сильнее, снегу сыпется всё больше, да и чаще. Дни стали короче ночи, мороз крепчает. И солнце почти всегда за облаками.

Из-за снега и ветра к концу месяца все сидят в помещениях, на улице только самые неотложные работы – в основном поездки за водой.

На улице сильный западный ветер. Пожалуй, слово сильный не подходит. Наверное, это ураганный ветер – под его порывами дрожит и потрескивает общежитие. В окошко бьёт снежная крупа, но видимость есть – в свете прожекторов хорошо видны крыши почти всех  построек. Метёт позёмка. Но какой ветер!  А ведь скоро идти на ночную смену.

Совсем недавно, с неделю назад, ветер был умеренный, но зато шёл сильный снег. Днём, когда я один, без Леры, заступал на смену, ещё хоть что-то можно было увидеть, а к вечеру повалил такой, что в нескольких метрах ничего не было видно. В окно техздания прожектор, что висит над входом в казарму,  никак не просматривался.  Таким же невидимым в снегопаде был яркий прожектор на дизельной.

Тимошенко запретил выходить из казармы на улицу по одному даже в туалет. И ни в коем случае не покидать общежитие, казарму, дизельную и техздание без его команды.

 Когда подошло время, Замура привёл в техздание всю новую смену – и радистов и дизелистов, правда без Галины. Моя задача –  заступающих дизелистов и сменившихся радистов довести до дизельной, сменить там людей и привести  в казарму.

Пересчитав личный состав, даю команду выходить на улицу, но от крыльца не отходить ни на шаг. Постояв несколько минут на улице около крыльца техздания, пока глаза привыкали к темноте, по памяти определяем направления на казарму и дизельную. Взяв посередине, чуть правее общежития, начинаем движение – теперь главное не проскочить теплотрассу.

А чтобы не потерять кого-либо – завожу разговор, окликаю всех по очереди. Но бойцы понимают серьёзность положения, жмутся друг к другу. Тем более на «Юконе», по рассказам Лепаскальна, в пургу люди заблудились, но, на своё счастье, наткнулись на бочечно-земляной гараж, где и отсиделись: снег валил пару-тройку часов. А произошло это в 1970 году, в мае!!

На теплотрассу попадаем значительно ближе к дизельной, чем рассчитывали. Да и теплотрассу, точнее, когда крутящийся перед глазами снег стал чуть темнее, увидели метра за три. И почти сразу провалились в рыхлый снег у самого её короба, а тёмным снег был от стен вагончиков, что сразу за теплотрассой.

Теперь вдоль теплотрассы пробираемся сменить людей в дизельной. Опять сосчитать, сколько пришло, сколько уходит, позвонить в техздание, что дошли, и снова вдоль теплотрассы к общежитию и от него к казарме. В казарме  снова сосчитать, позвонить – слава богу, все пришли.

В общежитии Тимошенко, услышав шаги, выглядывает в приоткрытую дверь своей комнаты – как дела, всех довёл? Хотя уже по телефону всё знает.

Да, тогда снегопад был знатный!

А сегодня за окном ураганный западный ветер, от него дрожит и потрескивает общежитие. Пора идти на смену. По такой погоде Тимошенко снова разрешает Лере остаться дома, а я выхожу на улицу. С трудом закрываю входную дверь и спускаюсь по ступенькам. В лицо бьёт снежная крупа – метёт позёмка из спрессованного в мелкие ледышки снега. В общежитии казалось, что ветер должен быть сильнее, ведь здание ходит ходуном. Поворачиваю в сторону техздания, делаю несколько шагов и падаю на снег. Здесь ветер уже не упирается в общежитие и гуляет со всей силой. Начинаю потихоньку подниматься и понимаю, что прямо не устоять. Ложусь плечом на ветер и, упираясь ногами в плотный снег, пытаюсь добраться до техздания. Ветер дует ровно, как из трубы, никаких порывов.  Вот так, в позе прыгуна с трамплина, только наклонившись не вперед, а вбок, с трудом добираюсь до техздания. Метёт позёмка, самого здания пока не видно, но все четыре чаши антенн как на ладони, не заблудишься.

На подходе к техзданию, под антенной, снова чуть не падаю – здесь дует сильнее. И мне приходится ещё больше наклониться к земле. Касаясь снега руками и упираясь плечом в ветер, преодолеваю последние метры.

Техздание, как и общежитие, под порывами ветра дрожит и потрескивает. Качаются лампы на потолке. Привычно гудит аппаратура. А я сижу на смене, в тепле и уюте, рядом с коммутатором и размышляю: а что будет, если антенна упадёт? Особенно киевская, та, что слева?

В нашей части часть бойцов страдает из-за курева. Вернее от его отсутствия – погода не позволяет съездить в Отрожный, да и вертолёты-самолёты не летают: нет погоды – нет командированных. Курево кончилось окончательно, даже те бычки, что под снегом раскопали в урнах уличных курилок: одна у входа в казарму, а вторая у крыльца дизельной.  Наиболее отчаянные пробуют курить чай или листья растущих под сопкой кустов.

Ура! Сегодня – банный день.   Давно не было возможности помыться – пурга, воды в обрез, только для столовой. А тут такая удача – накануне бойцы приволокли с ручья полную бочку воды.

Вообще баня старается работать регулярно: зимой раз в две недели, летом почаще – раз в неделю. Все довольны, кроме прачки. Ей, то есть ему – специально обученному человеку из автоматчиков, приходится между банными днями перестирать всё постельное и нательное бельё личного состава части. Летом хорошо – тепло, воды много, сохнет быстро. Да и техника помогает, в отдельном  отсеке вагончика бани стоит стиральная машина. И бойцы рады лишний раз съездить за водой: пока одна половина набирает свою половину бочки, другие ловят рыбу. Потом меняются местами.

Возвращаются ближе к ужину, с водой и рыбой. Воду оставляют у дизельной, а добычу несут на кухню и договариваются с поварами – если поджаришь, то получишь свою рыбку.

А вот зимой беда: вода достаётся с трудом, бельё плохо сохнет, в бане не жарко. Хоть Тимошенко и старался организовать баню два раза в месяц, но не всё от него зависело. Бывает так запуржит, что и месяц нет возможности помыться.

Итак, сегодня банный день. В дизельной дежурная смена с ночи начинает греть воду. После обеда в бане включается «козёл» – самодельная электрическая печка: на металлическом постаменте закреплён кусок асбоцементной тубы с намотанной на нём толстой проволокой, наверное, высокоомной. А может быть просто стальной? Где её, высокоомную, в тундре найдёшь? В торце трубы пристроен вентилятор. Сделано по науке: и мотор и спираль трёхфазные, так что нагрузка на фазы равномерная.  «Козел», как и сама баня, достались в наследство от строителей.

Банный процесс начинается с замполита. Часов в пять вечера, заглянув очередной раз в предбанник и убедившись, что проволока на трубе «козла» светиться красивым желтым цветом, Терещенко принимает решение «Пора!».

Забрав банный узелок, громогласно оповещает  в коридоре общежития «Баня готова!». Убедившись, что обитатели комнат зашевелились, звонит в техздание сменному инженеру: «Баня готова».

На улице около сорока, естественно со знаком минус, а здесь, в бане тоже, наверное, около сорока, только плюс. Но это только температура воздуха у «козла», а от стен веет чукотской стужей. Да и внизу, у самого пола, на стене ещё видны остатки нерастаявшего льда.  Для бани прохладно, но делать нечего, надо раздеваться; за вечер здесь должны вымыться больше сорока человек.

«Козел» стоит в центре предбанника и ленивыми лопастями гонит воздух в мыльную. Может быть там потеплее? Но и в мыльной от стен тоже несёт холодом, правда тут есть два душевых рожка из которых льётся жидкая струйка в меру горячей воды.

В мыльной четыре человека друг другу не мешают. Здесь как на конвейере – под душ и в сторону, намыливать голову. Моментально другой забирается под струйку воды. Снова смена караула под рожком, теперь уже с мочалкой. И так пока не вымоешься. Здесь самое главное – чтобы ни одна капля воды не пролетела мимо голого тела. Место завершившего водные процедуры тут же занимает другой, в предбаннике есть резерв голых тел.

После душа вроде уже и не так холодно в предбаннике. Может быть «козёл» помог или из мыльной уже начинает веять теплом?  А может быть, сам распарился под тёплой водой?

В приоткрывшуюся дверь заглядывает голова сержанта с вопросом: «Товарищ капитан! Разрешите?».

«Подожди немного, сейчас оденусь» отвечает замполит.

В предбаннике и мыльной могут разместиться человек 10:  пока вымывшиеся не торопясь одеваются,  очередь к рожкам не должна иссякнуть.

Замполит, первым оказавшийся в бане, покидает её тоже первым. И тут же за дверью слышен его голос: «Где банщик?». Видимо в очередной раз пытается устроить ему выволочку за плохо натопленную баню. А банщик испарился, как нашкодивший кот.

Офицеры после бани перемещаются в общежитие пить чай. Конечно, всем хочется следовать заветам Суворова, но занять нет никакой возможности. Деньги есть у всех, а вот с натуральным продуктом…

Дежурный офицер идёт пить чай в техздание, смены никто не отменял. Его бойцы бегут в баню, дождавшись, когда вымывшиеся сержанты придут на подмену и заодно попить чайку.

 А в общежитии банные процедуры затягиваются – женщинам надо помыть имеющихся детей и постирать в горячей воде замоченное накануне бельё. Ведь в обычные дни в общежитии только холодная вода.

Как-то довелось мыться в самом конце банной очереди – дела в техздании не позволили отлучиться раньше. Процесс тот же, а вот условия  значительно лучше: в предбаннике очень тепло, можно даже посидеть и погреться. Вентилятор «козла» крутится веселее, да и весьма горячая вода из рожков льётся обильнее.

И зачем замполит установил правило, что первыми моются офицеры?

Спор Ананьева и  Лепаскальна, кто уедет первым, закончился вничью 26 октября 1971 года. Выбрав момент, когда стихла пурга, Тимошенко посадил обоих в вездеход и отправил в Отрожное. Ночью вездеход вернулся, а под утро снова началась пурга. И у нас и, естественно, во всей округе: Отрожном, Марково, Усть-Белой, Анадыре с Угольными Копями. В общем, над всей Чукоткой.

Бедолаги застряли надолго – только 7 ноября им удалось улететь в Угольные Копи.

А бойцов с перевалбазы Тимошенко снял заранее, ещё до середины октября, по опыту зная, какая погода будет в  ближайшие три месяца. Как только начались первые серьёзные метели, он выбрал момент, съездил сам, всё проверил и забрал солдат, не верящих в своё счастье. Теперь вахта там будет после Нового года, когда первый раз поедут за соляркой.

Утренняя смена идёт к концу. Тишина, в техздании только гул аппаратуры.  Даже молчит матюгальник – стоящий в стойке низкой частоты динамик громкоговорящей связи на линии. Скоро обед и потом можно идти спать перед ночной сменой.

Внезапно вваливается толпа сержантов и техздание наполняется человеческими голосами. Все сильно замерзшие, увешанные огромными сосульками и в мокрых валенках. У всех зуб на зуб не попадает, бьёт озноб.

Это значит, к дизельной приехала с ручья бочка с водой и вернувшаяся команда разделилась на две части – дизелисты и сантехники остались отогреваться по месту своей службы, а радисты и дальники побежали в техздание.

Сняв валенки и мокрую одежду, чуть не до исподнего, все забираются в насосную.  Здесь есть возможность погреться, только надо закрыть жалюзи на наружной стене и снять пару крышек в воздуховоде. Тогда воздух в небольшой насосной быстро нагреется, правда и температура воды в системе охлаждения тоже начнёт подниматься.  Но это уже забота дежурной смены – следить за термометрами, вмонтированными в системе охлаждения и не дать воде нагреться выше положенного.

Согревшиеся бойцы, оставив досушиваться ватники, выходят в зал, делясь воспоминаниями о трудной поездке за водой.

В столовой уже давно гремят ложками, но вернувшиеся с ручья не торопятся: обед никуда не денется. А вот пережитое за день надо вспомнить ещё раз.

Очень интересно – я не помню за всё время службы, что бы кто-то заболел гриппом или ангиной. Про воспаление легких или бронхит я и не говорю. Кашлять кашляли, но чтоб лежать с температурой – такого нет. И это несмотря на холод, воду, сильный ветер.

Может быть это от молодости? Или от осознания:  мы почти как на необитаемом острове. Помочь конечно смогут…    Если позволит погода.

Моя мама рассказывала, что в блокаду люди тоже не болели такими болезнями.

Наверное, это свойство человеческого организма – не болеть в трудных условиях.

В ноябре 1971 года на замену Лепаскальна приехал здоровенный, рослый лейтенант – два метра без пары-тройки сантиметров. За свой рост даже получал полуторный продуктовый паёк. Зовут Сергей Николаевич Клочков. Выучился в университете Ростова-на-Дону на астрофизика. Тоже двухгодичник и, как мы трое, призван летом 70 года.  Куда начальство смотрит? На следующий год все сменные инженеры, в течении двух-трёх месяцев, уедут домой! Кому передавать опыт? Кто останется руководить процессом?   Нас хоть Лепаскальн наставлял на путь истинный!

Но пути начальства неисповедимы.

Клочкова, как он рассказывал, взяли в армию случайно. В военкомате собирали радиофизиков. Но нужного числа не набрали. А тут есть астрофизик – какая разница. Раз физик, закон Ома должен знать, а большего и не надо.

Сергей оказался не только теоретиком, но и практиком. Одинаково успешно предсказывал солнечное затмение и работал паяльником. Ещё в школе он занимался на Станции Юных Техников в радиокружке и знал радиотехнику.

Вот такой человек прибыл к нам в предпоследнем месяце 1971 года. А следом за ним из Москвы прибыл приказ. Из него следовало, что инженер-лейтенант С.Н. Клочков не оправдал возложенного на него доверия по руководству радиорелейными линиями на станции близ Якутска и чёрным по белому было написано: «во время технической остановки на линии лежал в комнате отдыха на столе и читал книгу». И в наказание был сослан в тьму-таракань, на Чукотку.

Как нам рассказал Сергей, на станцию частенько наведывались проверяющие из вышестоящего штаба, который находился километрах в 12, в Якутске. Иногда даже московских проверяющих сюда заносило. Вот один из этих заезжих проверяющих и застал описанную в приказе картину.

Как я уже упоминал, Клочков был астрофизик. И знал то, о чём военные  даже не догадывались: Солнце излучает радиоволны! Во все стороны, более менее равномерно на различных диапазонах. В том числе и на частотах ТРРЛ «Горизонт». А это значит одно – когда Солнце попадает в лепестки приёмных антенн (имею в виду лепесток диаграммы направленности антенны), то своим излучением забивает полезный сигнал от маломощного передатчика соседней станции. Правда маломощного! По сравнению с Солнцем – тьфу! А попадает оно, Солнце, в антенны и выходит из-за вращения Земли. И пока не выйдет из лепестка  – ничего не сделать.

Причём происходит это не круглый год, а только по паре недель дважды в году – у кого-то ранней весной и поздней осенью, кому-то достаётся поздняя весна и ранняя осень. Это зависит от того, куда направлены антенны РРС. А на некоторых станциях Солнце в антенны не попадает, и линия у них из-за этого не шумит.  Правда, таких станций в нашей системе очень мало.

 Зная всю эту механику, Клочков никаких действий не предпринимал. Ну, подумаешь, шумы в телефонном канале больше нормы, что рассчитана для кабельных линий связи или радиорелеек прямой видимости. А у ТРРЛ есть своя специфика, которая в эти нормы не укладывается.

Но если междугородняя станция не берёт каналы из-за повышенного шума, с точки зрения проверяющего, это техническая остановка – срыв боевой задачи! Вместо того чтобы поставить линию на уши,  мерить шумы и носиться по техзданию как угорелый,  начальник смены лежит себе спокойненько и читает и на замечания проверяющего не отвечает «Так точно!». Расстрелять и наказать!

В качестве «расстрелять» начальство выбрало сослать С.Н. Клочкова на край света (на «Горький»), а в качестве «наказать» - отправить С.Н. Клочкова на 10 суток на гауптвахту.

После лекции по астрономии мы получили теоретическое обоснование того, почему иногда на линии, примерно в одно и тоже время, ни с того, ни с сего, поднимается гвалт. И посочувствовали новому товарищу за незаслуженное наказание.

Но Клочков считал, что его не наказали, а поощрили: на промежуточной станции служить полегче, к тому же, у нас платят два оклада, а в Якутске полтора, да ещё по случаю перемены места службы выплатили пособие – сплошные плюсы!

Кроме него, на площадку стало прибывать новое пополнение из рядовых и младших сержантов – на кухню, к тракторам, в дизельную, в техздание. А отслужившие срок – уезжать: снова на всю округу раздаётся «Прощание славянки».

В ноябре снега стало сыпаться поменьше, но ветер оставался сильный. И под действием этого ветра снег стал таким плотным, что трактора уже в него не проваливались. А местами выросли сугробы до трёх метров, на уровне крыши столовой. И на службу ходить стало лучше – как по асфальтовой дороге, не то, что в начале зимы – по колено в снегу.

В конце ноября уехал и Тимошенко. Временно командовать частью стал Терещенко. И он же руководил дизелистами – трактористами вместо уехавшего Ананьева.

Вскоре Бондарчук сообщил о приезде на «Дракон» нового командира – Тимошенко Владимира Павловича.

В декабре дни совсем короткие, точнее время, когда на улице более-менее светло.  Погода такая же, как и в ноябре – метель или пурга. Пожалуй ноябрь и декабрь – самые тоскливые месяца, всё время метёт, солнца совсем не видно.

В начале декабря «Юкон-1» напомнил, что Новый год не за горами – на днях будет вертолёт за РКРМовцами, и дали команду-просьбу Терещенко  прислать ветки кедрача. Оказывается ни в Анадыре, где «Юкон», ни в Угольных Копях, где «Юкон-1», ничего такого нет. А про другие, более восточные и северные станции, и говорить нечего. Так что наша площадка единственная в их подчинении, где хоть что-то растёт.

Бойцы на тракторных санях съездили за лапником и, когда прилетел вертолёт, забили им весь салон. Летчики не скрывали радости – им тоже достанется по ветке. Да и пассажиры прихватят себе, когда будут выходить в Анадыре. Так что на другой берег лимана попадёт немного, все хотят ёлку из кедрача на Новый год.

Кстати, и себе надо. В свободный день с тремя сержантами  отправился под сопку за кедрачом. Погода средненькая, так себе, не холодно, но и не жарко. Как обычно низкая облачность, но снег, правда, не сыпется с неба, и ветер пока не сильный. Вниз спустились легко, наломали кедрача. Только стали подниматься назад, к техзданию, как вдруг повалил крупными мокрыми хлопьями густой снег. И тут, как назло, неожиданно попали в какую-то снежную кашу – ноги в рыхлом снегу. Откуда она взялась, эта каша – непонятно, спускались по твёрдому насту, и вот на тебе! Липкий мокрый снег залепляет глаза, рот. Трудно дышать, не хватает кислорода. Барахтаемся в этой каше и моментально изнутри становимся мокрыми – мы все в валенках, ватных штанах, северном спецпошиве и шапках «с двойным окладом»: с широкими и длинными ушами, застегнутыми под подбородком на пуговицу. На руках армейские трехпалые рукавицы на собачьем меху. Такое ощущение, что во всём этом обмундировании попали в жарко натопленную баню. 

Нащупываю под ногами что-то твёрдое, провалившись в снег почти по грудь. Это очень хорошо – ведь в этом месиве можно и утонуть. Я на полном серьёзе! Если провалишься в эту кашу выше своего роста, то как дышать?

Постепенно, ползком, с большим трудом выбираемся на твердый снег. Кажется, что в этой каше мы провели целую вечность. Наконец еле живые добираемся до техздания, уже под редкими влажными  крупными снежинками.

Минут через 10, когда поднимался по крыльцу общежития с ветками кедрача, посмотрел на термометр. На улице минус 25.

В середине ночи в нашей комнате аккуратно позвонил телефон.  Наверно, что-то случилось в техздании, подумал я, снимая трубку. «Звонят с «Дракона» – сказала трубка женским голосом. Странно, разговаривал с Бондарчуком несколько дней назад, да и зачем звонить из Магадана, когда у них тоже ночь?  На мои слова «Дракон», я слушаю» раздался грустный голос «Я не дракон, я Соловейчик…  Славка домой уехал…».

Лера, встревоженная звонком, отчитала Сашку за то, что не смотрит на часы. «Как не смотрю? У нас десять вечера!» – пытался оправдаться Соловейчик. «А у нас уже три ночи» отрезала Лера, и начался неторопливый разговор  институтских друзей через полстраны.

Почти через месяц после отъезда Тимошенко, приехал на площадку через Отрожное новый энергетик – лейтенант-двухгодичник Валерий Калагаев. При содействии Калагаева на площадку прибыл и новый командир – капитан Миассаров.

Произошло это 28 декабря 1971 года.

А за несколько дней до этого – исполнился год, как я появился здесь первый раз. И вот уже прошёл год. Целый год!

На этот раз встретим Новый год небольшим коллективом за общим столом. Будет красная рыба, большой дефицит в Ленинграде.