Валентин Смирных

Другая история

Часть 4. Жизнь на площадке

Придя в себя после долгой дороги и немного осмотревшись, начинаю привыкать к местным порядкам.

Первым делом замечаю, что командир и замполит в житейском плане держатся от нас, сменных инженеров, на расстоянии: мол, у нас своя компания, у вас своя! Причину пока понять не могу, вроде бы служим вместе, живём, тоже, можно сказать, вместе. По большому счёту заботы и проблемы общие, согласно девизу нашего института: «За связь без брака!», то есть, в данном случае, без технических остановок.

Может быть оттого, что мы для них непонятно кто – офицеры, а служим всего два года, как солдаты? Но не солдаты – у всех высшее образование и офицерские погоны на плечах? А у двух капитанов за спиной только военное училище (если перевести на гражданский язык – техникум), впереди только военная служба.  И в лучшем случае звание майорское, ведь оба капитана к новым знаниям и академиям не стремятся.

 Или дело в том, что они видят в нас конкурентов – если конечно, мы останемся служить дальше.  Но, не смотря на уговоры замполита, таких мыслей нет ни у одного из четверых сменных инженеров. 

В этом плане Ананьев им ближе и понятней – тоже капитан, кадровый и служит давно.

А может оттого, что они живут с семьями, а мы одни?  Как раз тут заботы и проблемы разные.

С другой стороны Ананьев не один – вся его семья здесь! Но «анархист» Ананьев учился не в военном училище, а в гражданском ВУЗе и по духу ближе к нам, да и по жизни тоже. 

В общем, поначалу предварительно с Сергеичем обсуждаю вопросы, по которым хочу переговорить с командиром.

В принципе, у Тимошенко характер покладистый, много лишнего не требует. Образцово-показательных военных порядков в части почти нет – соблюдение формы одежды (особенно для трактористов) по возможности, строевых занятий нет, утренней зарядки после подъёма нет, как впрочем, и самого подъёма. Точнее подъём, как таковой, присутствует, но по сравнению с Актюбинском, какой-то вялый, недружный – после команды старшины из кунгов начинают потихоньку выползать бойцы к умывальникам – всем сразу не умыться. А затем также неспешно перемещаются в столовую на завтрак – и там посадочных мест не густо.

После завтрака, кому положено по графику, идут на смену, а остальные – на утреннее построение. После него в части начинается очередной трудовой день, если, конечно, не считать трудовой ночи для дежурившей смены.

У Тимошенко основной девиз: «Делайте что хотите, но чтобы пожара не было». Под словами «что хотите» подразумевается: в казарме, впрочем и в общежитии тоже, должно быть тепло, светло, чисто, три раза в день приём пищи, а дежурной в ночь смене – буханка хлеба, чай погонять.  Должны быть привезены вода из ручья, солярка с берега, из посёлка – денежное довольствие («Юкон-1» переводит деньги по почте), письма и газеты. 

Дизеля отремонтированы, трактора на ходу, казарма, как и все обитаемые сооружения, в приличном виде (как внутри, так и снаружи). А самое главное – станция должна работать исправно, без технических остановок.

Но надо ведь ещё что-то сделать для лучшей жизни: бочечно-земляной гараж, свинарник, погреб...  В свеженанесённых сугробах расчистить подходы к казарме, столовой и медпункту. А вот у самых входов в общежитие, дизельную и техздание (как и под ними) снега почти нет, видимо ветром выметает. Да и рупорные антенны, когда станет тепло, пора бы покрасить. В общем, свободного времени нет, ни у солдат, ни у офицеров. А может это и к лучшему? – больше работаешь, быстрее служба кончится.

Чтобы всё это обеспечить тех 50 душ, с жёнами и собаками, что есть на площадке, маловато будет.

Терещенко, как и положено замполиту, полностью поддерживает линию командира и направляет личный состав на решение тех задач, которые поставил командир. И даже иногда проводит политзанятия в «универсальном» зале казармы. И бдительно следит, чтобы не курили  в неположенных местах – а вдруг пожар?

Ради справедливости следует сказать, что пожар при Тимошенко всё же был, ещё до моего приезда. Правда, не на площадке, а на берегу. К счастью в теплое время года, на улице был плюс.

В 1970 г., в начале местного лета, на берег в очередной раз поехал С. Ананьев с парой солдат. Ночью загорелось в вагончике (вроде бы от топившейся печки). Выбрались все, кто через окно, кто через дверь. Обошлось без пострадавших. Но одежда частично осталась внутри, и все припасы и много чего ещё. Вот в таком полуодетом виде вся компания и вернулась с берега.

А на пожаре сгорела радиостанция. До этого момента с берегом была связь по расписанию – в техздании стояла вторая (у окна, между стеллажом с измерительными приборами и киевскими приёмниками) и дежурная смена в определённое время вела переговоры. Эту станцию я тоже не застал – её куда-то дели ещё до моего приезда. От неё остались только в оконном стекле шпильки для фидера, да проволочная антенна, болтающаяся на ветру у киевских антенн.

По рассказам Ананьева эти станции осталась от строителей, использовавших их для связи с Анадырем и перевалбазой.

О том, что делается на берегу, узнавали теперь после поездки на тракторе, один-два раза в неделю. А в начале зимы, когда метёт снег, и того реже. Наиболее часто сведения с берега поступали в марте-апреле, когда на берег за соляркой ездили почти каждый день. А в самую глухую пору новостей вообще не было – где-то с середины октября до конца января Тимошенко снимал там караул.

А потом снова два-три бойца отправлялись на берег нести службу. Весной, в марте-апреле, на берег ездили  почти ежедневно – надо по снегу вывезти на площадку годовой запас солярки.

В казарме тоже есть «небольшое» разделение – в аккуратной форме, более-менее чистые сержанты из техздания и их антиподы – в рваных, промасленных ватниках трактористы. У трактористов большие претензии к радистам – мы на ветру и морозе пашем на вас, а вы в тепле и уюте сидите и ничего не делаете. Да ещё и спите днём, когда остальные выходят на хозяйственные работы.

 Что делается в техздании, трактористы не знают, входить туда им запрещено. Да и кто вам мешал учиться? Практически у всех сержантов диплом об окончании техникума по радиотехнической специальности.  У кого нет диплома (а таких раз, два и обчёлся) – есть аттестат об окончании 11 классов школы.

А у трактористов-автоматчиков что? Хорошо, если есть 8 классов.   У одного «бойца» откуда-то с Западной Украины нет и 4 классов (призыв 1969 года). Он уверяет, что в горах много не надо, и даже вредно.  И ещё несколько его сотоварищей с 5-6 классами.

Небольшой прослойкой между радистами и трактористами служат энергетики- дизелисты. От первых они получили сменную работу в теплом здании, а от вторых – промасленную одежду.  В дизельную, на смену, выходят два человека: сержант и рядовой. Часто к ним добавляется ещё кто-нибудь из вновь прибывших.

Рядовые, окончив какие-то курсы в Актюбинске, кочегарят в котельной и на подхвате у дизелистов. Котельная, как и дизеля, работает на солярке. Всё автоматизировано, только наблюдай, как капает в топке солярка. И ломаться нечему – по сути, железный ящик, в котором одна труба для воды, вторая для дыма и полтрубы для солярки. Правда ещё надо следить за насосами, трубами отопления и водопровода и ремонтировать теплотрассу (но это  летом). От котельной отапливаются тёплый склад, офицерское общежитие и казарма. От неё же в банные дни горячая вода идёт в душ в общежитии и в баню. А холодная вода подаётся, кроме бани и общежития, ещё и в казарму. В столовую воду таскают вёдрами из казармы.

У сержантов, отвечающих за дизель-генераторы, соответствующее средне-техническое образование. На их плечах лежит большая ответственность – обеспечить площадку электроэнергией. От электричества полностью зависит жизнь людей на площадке: освещение, тепло, питание, связь с внешним миром будут пока крутятся генераторы. Так что у энергетиков забот много – техническое обслуживание, мелкий ремонт, переборка дизелей для смены колец, вкладышей подшипников, сальников и разного прочего. Кочегары-сантехники конечно тоже в этом деле участвуют, в силу своего разумения.

Периодичность работ в дизельной мне так и осталась неведома – чужая вотчина. Однако летом   1971 года Ананьев начал менять дизеля, которые выработали ресурс.

 Энергетикам и сантехникам можно приходить в техздание по вызову радистов – убедиться, что пора снимать на профилактику двигатель в системе охлаждения или помочь справиться с подтекающим соединением в трубах водяного охлаждения. У Ананьева был создан обменный фонд – приносили перебранный ранее электромотор и заменяли им неисправный, в котором начинали греться подшипники.

Видимо солярка и машинное масло сближают людей – трактористы считают энергетиков почти своими. Тем более что Ананьев присматривает и за тракторами (их ремонт и обслуживание проходит по его ведомству), и за трактористами – нагоняи за безалаберное отношение к технике выдаются без задержки.

Жизнь на площадке идёт размеренно и монотонно: кому положено – на  дежурстве в техздании, в дизельной, на кухне. Кто своё отдежурил – спит после ночной. Ну а кому скоро на дежурство – спит перед ночной. 

Все остальные, в том числе и свободная смена, днём заняты хозяйственными делами. Утром, после завтрака – построение, большую часть года это происходит в казарме. В строю те, кто не на смене и не после ночной – человек 15-18. Командир распределяет бойцов на работы. После обеда тоже может быть построение из  10-12 человек и тоже распределение на работы. Но если с утра уехали на берег за соляркой или за водой на ручей, то в строю может остаться  всего пара человек.

Сменные инженеры на построение не ходят. Тимошенко иногда раздавал им задания в своём кабинете  или в коридоре общежития, повстречавшись со свободным от смены лейтенантом. Это когда работаем в четыре смены. А если в три – то не до сторонних работ, справиться бы со своими.

Того ритуала, который показывают в кино, типа «К несению боевого дежурства приступить!», в части нет. Как нет зарядки по утрам, прогулки до столовой с непременной песней, строевой подготовки – со всем этим весь личный состав части столкнулся только в Актюбинске. Да какие песни могут быть на морозе при минус сорока?

Всё это заменено на разгрузку прилетевшего вертолёта, поездку за водой, перетаскивание запчастей для тракторов и дизелей, строительные работы и многое, многое другое, без чего не прожить на площадке.

А для желающих сделать зарядку – в углу казармы пудовая гиря и пара самодельных гантелей.

Терещенко почти каждую неделю проводит политзанятия в казарме с трактористами-автоматчиками и парой случайно пойманных сержантов. Иногда в дизельной собирает в кружок дизелистов и сантехников, тоже для политзанятий. А вот в техздание –  ни ногой, ведь там всякие СВЧ и прочие киловольты.

Бойцы, заступающие на смену в техздании и дизельной, как и сменные офицеры, на построение не ходят: утром развод в казарме по времени позже, а после обеда – раньше, чем начало смены.

 Так что сразу после завтрака, по двое-трое-четверо бойцов топают в техздание и дизельную. Сменный инженер и (если есть) служащая Советской армии из общежития идут в техздание своим путём.  Чуть раньше или чуть позже бойцов, раз на раз не приходится.

В техздании дежурная смена знакомит заступающих с обстановкой на линии и с состоянием оборудования – что ломалось, где что заменили, как дела с водяным охлаждением и что попало под особый пригляд – надо проверить или настроить. Такой порядок когда всё спокойно. А если что случилось, то новая смена помогает старой восстановить статус-кво: как правило, это замена магнетрона в приёмнике или клистрона в передатчике. После чего следует непременная передача смены новому составу.

Сдав смену, бойцы бегут в столовую на завтрак, а после него – в койку отсыпаться. Следом за ними по тому же маршруту степенно следует сменный инженер.

Обед и ужин по времени не совпадают с пересменкой. Здесь порядок иной –  отобедавшие сержанты предыдущей смены подменяют своих товарищей, давая им возможность вкусить пищи телесной.

Сменный инженер на обед-ужин идет в столовую, после того, как вернутся его сержанты.

Пришедшие на подмену уходить из техздания не торопятся, особенно после ужина. Кто-то пишет письмо домой, кто-то изучает очередной номер журнала «Радио» (пришедший с двух-трёх-четырёхмесячным опозданием), а кто-то чего-нибудь мастерит.

На хозяйственные работы идут все бойцы – и рядовые, и сержанты. И здесь самая насущная забота, без которой никак не обойтись – обеспечение части водой.

Поездка за водой – самая трудоёмкая и неприятная работа, особенно зимой. Раза два в неделю  бойцам надо привезти трактором с ручья бочку с водой, а это значит, из проруби вёдрами налить в неё тонны три - четыре воды. Естественно, бочка с ручья приезжает вся в сосульках, как в сосульках и все 6-7 человек, принимавших участие в экспедиции.

А ещё надо с берега перевезти годовой запас солярки, которую в бочки на тракторных санях (слава богу, другие, не так как в Отрожном) заливают самотёком, вёдра не нужны. Так что много людей не требуется, но зато ехать далеко. Часто едут двумя тракторами, реже одним.  И  на каждом тракторист и двое сержантов – старший машины, из старожилов, и кто-нибудь из недавно прибывших,  для передачи опыта. Иногда к ним присоединяется кто-нибудь из офицеров.

В дизельной практически постоянно ведётся плановый ремонт и техническое обслуживание дизель-генераторов.

Тоже самое с тракторами, но их всего три, а дизелей целых шесть.

В техздании плановых работ поменьше – профилактика раз в квартал всю утреннюю смену, но зато на неё отряжаются все работающие в техздании. Естественно кроме дежуривших в ночь. 

Во время профилактики проводятся работы согласно технической документации на аппаратуру и те, что можно выполнить только выключив передатчики или даже обесточив всю станцию: сменить лампу СОМа, подтянуть контакты в силовых щитах, измерить сопротивление изоляции кабелей от дизельной до техздания, очистить стойки от накопившейся пыли. А мелкий ремонт, в основном замена радиоламп в блоках питания, не в счёт, это делается в процессе работы станции.

Ну и конечно, как в любой воинской части, в техздании надо покрасить, улучшить, сделать…  Или по распоряжению «Юкона-1» на медицинской клеёнке начертить схемы аппаратуры. Даже специально прислали рулон розовой медицинской клеёнки и небольшую инструкцию что и как делать.

Размеренное течение жизни нарушалось различными событиями, к которым относились в основном прилёты самолётов или вертолётов  и связанное с ними появление новых людей.  Но самым неожиданным событием (за время моей службы) был отъезд старшины. Началось с того, что как-то в конце января (может быть в начале февраля) 1971 года, с утра, он почувствовал сильные боли в животе. К обеду старшине стало значительно хуже, он слёг. Галина Терещенко металась между старшиной и телефоном. С помощью телефона и врачей из окружной больницы удалось предположить, что это почечные колики. Нужно немедленно в больницу!  Ближайшая, где старшине могли бы помочь, находилась в Марково (бывший районный центр), около 100 км от нас, другая чуть дальше – 250 км, в Анадыре (столица Чукотского национального округа). Дело кончилось тем, что в 10 часу вечера, в полной темноте, специально за старшиной прилетел вертолёт и улетел с ним в Марково.

Через пару недель, уже в Анадыре, старшина более - менее пришёл в себя. Назад в часть он уже не вернулся. Тимошенко собрал его вещи и с оказией переслал их владельцу. Служба у  старшины продолжилась поближе к врачам.

В январе и феврале солнца на небе не видно, все время облака и мороз значительно ниже сорока градусов (имени товарища Цельсия).  В январе часто идёт снег, метёт позёмка. Февраль мало чем отличается от января, но к концу месяца иногда начинает проглядывать солнце и тогда становится «теплее» – до минус тридцати. Да и ветер уже не такой сильный, бывают дни когда на улице полный штиль. Старожилы учат уму-разуму: смотри – уже несколько дней ветра нет, снег не идёт, но собаки вдруг начали по снегу кататься, а потом в него зарываться. Значит скоро, часов через шесть-восемь, будет пурга. Так что завтра на охоту идти нельзя. И за водой ехать тоже не стоит.

А кто знает, почему собаки в снегу роются? Может быть линяют, шерсть вычёсывают? А то, что на утро пурга – это так, совпадение? Или они погоду чуют лучше, чем люди?

Как бы то ни было, если собаки в снег – значит пурга. А пурга метёт обычно три дня. Потом перерыв на несколько дней, когда снег с неба не сыпется, но ветром гонит позёмку. И если снова собаки в снег – значит снова пурга.

На охоту на куропаток и зайцев все без исключения, и свои и приезжие, ходили только с разрешения командира. 

В тихие, безветренные дни при морозе градусов 35-40, Володя Замура медленно проплывает из общежития в столовую и обратно в одной рубашке. Интересуюсь: «Не холодно ли?»  «Да нет», отвечает он, «Главное – не двигаться быстро, чтобы тёплый воздух около тела не снесло набегающим ветром». Попробовал и сам. Действительно, те метры, что от общежития до столовой, можно медленно пройти и не замерзнуть, а стоит только пойти быстрее, или бегом – моментально становится холодно. Здесь воздух очень сухой. Дома, в Ленинграде, так бы не получилось (пройти конечно можно, но даже в безветрие быстро замёрзнешь от влажного воздуха). Мне удивительно, а Володе похоже это знакомо: в Новосибирске, видимо, влажность низкая, почти как на Чукотке. И ещё одна особенность – дышать нужно только носом. Если побежишь и будешь глотать открытым ртом холодный воздух – бронхит обеспечен. Но зимой бегать трудно – кругом снег, растительности никакой и из-за этого нехватка кислорода. Всё здесь делается степенно, не торопясь.

В марте дни становятся длинными, а облака на небе всё более редкими. А вокруг белый-белый снег. И ветра практически нет. Кажется, что стало тепло, хотя на градуснике 25 градусов мороза.

В солнечные дни на небе ни облачка. Даже в тени зданий глаза болят от нестерпимо яркого света, который льётся отовсюду – и с бело-голубого неба, и с белой заснеженной земли. На улицу редко кто выходит добровольно, только при крайней нужде (в прямом и переносном смысле этого слова). Хуже всех трактористам, у них работа на свежем воздухе, а все остальные от ослепительного света прячутся в помещениях. Для меня это общежитие и техздание.

А в техздании из техники очень удивили радиорелейки Р-405. В институте изучали их основательно и ТТХ знали назубок – максимальная длина линии 120 км, из трёх интервалов по 40 км. При этом обязательна прямая видимость между антеннами. На сокращенных расстояниях можно работать на закрытой трассе. На занятиях в институте по карте и специальному шаблону на ней определяли профиль трассы и высоту препятствий между антеннами.  Но это всё теория. А здесь практика: в тундре, конечно, можно поставить промежуточную станцию на день-другой. Но лучше не ставить, а работать напрямую и много-много лет подряд.

По этой причине и благодаря рельефу местности Р-405 показывают чудеса. Как уверяют старожилы, от площадки до Отрожного 60 км, до Марково – 120, до Усть-Белой и Снежного – по  90-100 км.  Кроме Марково, все остальные трассы закрытые – прямой видимости между антеннами нет.

 Расстояния до посёлков приблизительные, определялись эмпирическим путём, с помощью вездехода и часов. Даже если считать по прямой, расстояния окажутся не намного ближе. (Так и есть, сейчас, по электронной карте, получается по прямой до Отрожного 32 км, до Снежного 64 км, до Усть-Белой 77 км, до Марково 91 км. И даже до перевалбазы – 17 км).

К концу службы понял, что командиру и остальному офицерскому составу, служившему на «Горьком», с одной стороны несказанно повезло. До ближайшего жилья, как уверяет замполит всех вновь прибывших, 60 км. Да и рассказы приехавших со мной бойцов не дают усомнится в этой цифре – из Отрожного добирались часов десять, а скорость трактора такая, что человек поспевает за ним с трудом. Это значит, – не меньше пяти километров в час.

В итоге, ни у кого нет даже мысли сходить в самоволку в ближайший магазин.

А на других станциях значительно хуже, особенно там, где 15-20 км до посёлка. Иногда командир зачитывает приказы: пошли в самоволку, выпили, уснули, замерзли насмерть. Или, пока шли по морозу градусов 40, решили добавить: заглотили холодной водки из рюкзака – ожог пищевода. Ну, и другие страшные случаи на эту тему.

 А здесь местные жители всё это знают, пешком не ходят – только на собаках. Холодное не пьют – для аборигенов на Чукотке сухой закон. Да и одеваются очень тепло, как наш сосед Лёся из Вакарево. Такому не страшен путь в полсотни километров при любом морозе.