Лето 1970 года в Заполярье было холодным. Непрерывно в течение месяца дул северный ветер. Ветер нагнал к береговой линии ледяные глыбы. Глыбы громоздились, образовали полосу шириной 10-15 километров, закрыли устье реки Индигирки и выход в море речным танкерам.
Сроки летнего завоза топлива речными танкерами были сорваны, устье Индигирки освободилось только в сентябре. Танкеры заливались топливом на рейде от северного каравана и шли по реке вверх до тех пор, пока их не сковывало льдом уже до новой зимы. Танкер с топливом не дошёл до площадки радиорелейной связи (РРС) 120 километров – пошла шуга из мелкого льда. Танкер вошел в протоку в полукилометре от якутского посёлка и замёрз во льдах до лета.
Посёлок располагался на высоком берегу, имел два десятка деревянных домов и носил гордое название Оленегорск. Строительство посёлка Оленегорск на Индигирке должно было показать всем, что мы заботимся о малых народах Севера и их из юрт и наслегов переселяем в щитовые благоустроенные дома с печным отоплением, электрическим освещением, с клубом в центре посёлка. В устье Индигирки проживала основная часть малого народа севера – юкагиров. Сами себя они называли – алаи.
Этот безобидный и беззащитный народ жил своим укладом. Они держали оленей, ловили рыбу, занимались охотой. В конце 1971 года их насчитывалось всего около трёх тысяч человек. Советская власть решила их стойбища, наслеги и племена объединить в колхозы и совхозы. Уклад их жизни разрушался, их собирали в посёлки. Начали обучать их грамоте и приобщать к цивилизации. Детей стали содержать и обучать в интернатах. Но никто не подумал: чем они будут заниматься в колхозах, что будут делать их дети после интерната. Жизненный уклад был сломан, они жили в посёлках, они никогда не делали запасов продовольствия, шли вместе со стадом оленей, хотели кушать – резали оленя и шли дальше. В колхозах олени стали общие, и резать просто так нельзя. Оказалось работать они не могут, технику не осваивают, они могут только спиваться, стали болеть и умирать. Каждый юкагир понимал, что председатель колхоза – это начальник, и этот начальник – якут, а над якутом – «старший брат русский», и многие стали просто ассимилироваться, прежде всего осваивать якутский и русский язык. Болезни, дикая нищета и водка брали своё: они умирали пачками. Сегодня их осталось не более 300 человек. Посёлки юкагиров на их языке носили поэтические названия – Слёзы девушки, Утренняя роса. Их имена звучали как Собачье ухо, Рыбий глаз и тому подобное. Еще до прихода советской власти их крестили, у попов было мало фантазии. В первом стойбище при крещении они им давали фамилии Иванов, Петров, Сидоров. Приезжали в следующее стойбище, начинали по новой: Иванов, Петров, Сидоров. Поэтому на севере все малые народы или Петровы или Ивановы. Единственное, так это то, что попы разнообразили их имена. Имена давали по имени святых в день крещения. Этих имён не хватало и они шпарили по поминальнику в алфавитном порядке. Было чудно слышать: в одном стойбище все имена были на букву Е, в другом на букву Г. Почти все имена древнерусские. Например, начальник почты в посёлке был якут Иванов Филарет Евлампиевич. Советская власть пришла и унифицировала все названия поселков. Появились посёлки Оленегорск, Полярный, Геологический, Рассвет, Ленинский.
Посередине этого необъятного края юкагиров на Индигирке, на её протоке Шангина, на высокой сопке находилась площадка РРС, вокруг на сотни километров озёра, реки, болота и комары. Сорок солдат и восемь лейтенантов кантовались, как могли. На языке военных – несли боевое дежурство. Почтовый вертолёт один раз в месяц. Женщин не было.
Очень часто официантки в Тикси, когда ругались и хотели унизить своих подруг по нелёгкой профессии, вспоминали бедных лейтенантов:
– Стерва, тебя даже лейтенант с площадки не будет трахать!
«Не будет трахать даже лейтенант с площадки» за полярным кругом это считалось диким оскорблением для любой женщины, значит страшнее её на свете нет! Это было особенно оскорбительным для официанток, и другого обсуживающего персонала на Севере. Это было оскорбление для всех женщин, которые обслуживали советских офицеров и подрабатывали нелёгким трудом и скрашивали жизнь этим самым лейтенантам. «Не будет трахать даже лейтенант с площадки» означало одно – ты страшнее обезьяны и пора мотать на материк.
Вся жизнь лейтенанта проходила на площадке. Основная задача состояла в обеспечение круглосуточной работы системы связи. Естественно, всё это обеспечение упиралось в надёжное обеспечение энергией, а выработка электричества и тепла зависела только от наличия топлива на площадке.
Не то, что в нынешнее время при демократах, а в те давние времена (при коммунистах) все воинские части имели двухлетний запас дизельного топлива. Но закончился бензин, его пропил стройбат ещё при строительстве площадки, стало невозможным заводить пускачи тракторов С-100. Два трактора на площадке работали на холостом ходу уже второй месяц, не останавливаясь ни на минуту. Трёх солдат и лейтенанта Алексея К. забросили вертолётом к замёрзшему танкеру – накачать ручным насосом десяток бочек бензина. Это произошло 9 мая 1971 года на праздник Победы.
Танкер стоял вмёрзший в лет протоки и был занесён снегом. Лейтенант с бойцами поднялись на палубу, опустили на лёд трап, расчистили палубу и опустились в кают-компанию. Это была обычная кают-компания. С одной стороны большая металлическая печь, на стенах два керосиновых аварийных фонаря, длинный приваренный к полу стол, длинные скамейки, так же приваренные к полу. По бокам стен полки, куда разложили матрацы. Каюта было очень чистая, в кухонных шкафах находились макароны, рис, сахар, чай, посуды было навалом. Солдаты напилили в лесу дров, разожгли печь в каюте, разложили вещи, стало тепло и уютно.
Выполнив основные действия по размещению, они стремительно бросились в посёлок с гордым названием Оленегорск – выпить и поискать приключений. Лейтенант был в этом посёлке раньше и поражался дикости жителей. В комнатах у них не было никакой мебели, юкагиры спали на полу на шкурах, обедали на самодельных столах, сидели на ящиках. У него не было желания переться за полкилометра и снова смотреть на эту нищету. Сегодня наступил праздник 9 мая, и он не хотел портить себе настроение. Правда, в посёлке жили бурятки и якутки, это были связистки, учителя и медсёстры, но они были в большом дефиците, и их давно расхватали. Лейтенант остался один, достал бутылку водки, банку тушёнки и с тоской смотрел в иллюминатор. Светило майское, яркое солнце, голубое небо слепило глаза, и вокруг – снег, снег и снег. Всё было ослепительно белым: река, лес, берега, и вдруг он заметил на этом белом поле женщину, она двигалась по реке от посёлка к танкеру. Женщина! Лейтенант их просто не видел почти год, не говоря уж о каких-то, более низменных желаниях. Он выскочил к трапу. По льду шагала женщина в малахае, размахивала в такт руками и громко орала, изображая процесс песнопения:
– Ки-пу-сия, ма-гу-сия… никем непо-бе-бимая…
Якутка поднялась по трапу. На вид ей было лет шестьдесят, а может и более. Она улыбалась во весь рот всеми своими совершенно целыми прокуренными зубами, лейтенант сразу с тоской вспомнил о своих гнилушках во рту. Старушка громко и весело прокричала:
– На-ся-льник, с прас-ником, …однако…!
Лейтенант обрадовался появлению жизнерадостной старушки. Он понял, что его пришли поздравить с праздником от лица общественности посёлка!
«Наверное, это депутат? Может быть председатель сельсовета? Учительница? Медсестра?» – гадал лейтенант. Он был тронут. Его забытого богом на танкере, советского офицера в праздник вспомнили и пришли поздравить с праздником. Он пропустил представителя общественности в каюту.
Представитель общественности сбросила унты, сняла ватные штаны, повесила малахай и оказалась в грязном чёрном трико. Она была босая без носков. Забралась на матрац и уставилась на бутылку:
– На-ся-льник… прас-ник...однако.. можно маленько и выпить.
– Сколько?
Представитель общественности молча показала чёрным ногтем на край кружки. Лейтенант такими дозами не пил, но, чтобы не ударить в грязь лицом перед туземцами, разлил бутылку на две кружки. Якутка взяла кружку и, не отрываясь, выпила маленькими глотками до дна, стала закусывать тушёнкой из банки. Лейтенант не ударил в грязь лицом перед якуткой, и лихо выпил кружку, не отрываясь, и тоже стал закусывать тушёнкой. От выпитой водки и съеденной тушёнки якутку разморило, она разлеглась на матрасе, по каюте пошёл дух. Но это был не тот дух, которым восхищался Александр Сергеевич: «Чую, ба, знакомый дух!», описывая одну из интимных прелестей женского тела. Это был совсем другой дух – это был наш родной советский якутский дух, с запахом никогда не мытого тела. Якутка вытерла руки о трико, оголила живот, похлопала по нему возбуждающе руками, задрала кофту так, что стало видно сморщенные соски и начала дергать резинку трико то вниз то вверх, демонстрируя то сморщенные соски, то остатки волос между ног. Это был какой-то старческий стриптиз. Лейтенант опешил, выпучил глаза и разинул рот, он не мог себе представить такое представление даже в страшном сне. Старушка продолжала дергать резинку всё ниже и ниже, наконец она сочла, что лейтенант спёкся и готов к решительным действиям, она умиленно предложила:
– На-ся-льник … изделим… девиску!
Лейтенант был недостаточно пьян, и прошло всего семь месяцев, как он прилетел на площадку, морально он не был готов, чтобы сейчас же быстро сделать старушке девочку, и был оскорблён в лучших чувствах. Это оказался не депутат, который пришёл поздравить офицера в праздник, и даже не медсестра! Просто пришла старушка, выпить на халяву и трахнуться. Он был взбешён, заорал зверским голосом:
– Старая пизда, всё туда же! Пошла вон, дур-р-ра!
Якутка натянула штаны, одела малахай и с гордостью произнесла:
– Стара, не старая, а пис-да! … пи-лят такой, … пидар северный!
Она спустилась по трапу на лед и снова над Индигиркой раздалось её дикое пение:
– Ки-пу-сия, ма-гу-сия… никем непо-бе-бимая…
Старушка бодро шагала обратно к посёлку. Праздник был испорчен окончательно. Вся водка была выпита, книг и журналов не было. Лейтенанта охватила тоска, он ходил по каюте и смотрел в иллюминаторы. Как по левому борту, так и по правому была одна картина снег. Лейтенант остановился перед зеркалом, на него смотрел подвыпивший вояка. Лейтенант изловчился и плюнул, попал ему прямо в морду. На этом все развлечения закончились. Он лег на полку, завернулся в одеяло, помахал в воздухе кулаком, погрозил неизвестно кому:
– Ну, сволочи, доберусь я до вас!
Перелёт, размещение, приватная беседа с представителем общественности, полбутылки доконали бедного лейтенанта, он вырубился и с молодецким храпом заснул. Солдаты вернулись под утро, лейтенант улыбался во сне, ему снились прекрасные женщины. Только на севере, когда тебя продержат года два на глухой площадке, можно увидеть самые прекрасные эротические сны с голыми и красивыми женщинами. Таких снов на материке не бывает. Ты их не только видишь, но и чувствуешь запах женщины. Когда покидаешь Север, то долго помнишь северное сияние, восход солнца после полярной ночи, розовых чаек и эти сны. Солдаты не стали ему мешать досматривать сон и тихо забрались на свои полки.
В течение двух дней бензин был ручным насосом перекачен в бочки и перевезён на площадку. Приказ командира был выполнен. Как все кадровые военные, лейтенант был простоват, эту историю он в подробностях рассказал на площадке. После этого у него началась очень весёлая жизнь. Все стали звать его – на-ся-льник. Даже солдаты, которые про офицеров обычно говорят «этот хер пришёл» или «этот долбак пришёл», стали говорить «на-ся-льник пришёл» Когда лейтенант предлагал своим товарищам расписать в преферанс пулю или сгонять партию в бильярд, следовал издевательский ответ:
– Изделим девиску и придём.
На предложение сходить поохотиться. Отвечали: «обязательно пойдем, ружья возьмём, поохотимся , заодно и изделим девиску». На любое предложение или просьбу варианты ответов были различные, но содержали одно и то же «на-ся-льник», «изделим девиску!».
Весть о том, что лейтенант Алексей К. нарушил северную заповедь: «тысяча километров – не расстояние, а столетняя старушка – не старушка» разнеслась по Чукотке и Магаданскому краю. Лейтенант побрезговал женщиной, хотя и не молодой, но женщиной, это было почти преступление, не говоря о том, что это прямое нарушение воинской службы и неисполнение офицерского долга. Особенно лейтенанту доставалось на боевом дежурстве, вбегает дневальный и орёт дурным голосом:
– Товарищ лейтенант, вызывает дежурный штаба Тикси!
Лейтенант брал трубку и официальным голосом докладывал:
– Лейтенант К. Слушаю.
– На-ся-льник изделим девиску.
И вешали трубку. Развод на боевое дежурство стал проходить как песня. Когда появлялся лейтенант К., шушукались: «на-ся-льник» идёт. Наряд стоял и улыбался, у всех рот до ушей. Лейтенант начинал злится. Улыбки становились шире и прорывался смех.
– Наряд, на боевое дежурство заступить!
Наряд шел к техническому зданию. Впереди шёл «дед», старший сержант, до дембеля три месяца, за ним сержант и салага – рядовой. В помещении «дед» давал команду:
– Расслабиться. …Сисяс буду делить девиску… Сержант займись профилактикой, рядовой смотреть стойки, на все приборы одновременно, между делом зачистить контакты регулятора.
– Товарищ старший сержант, контакты серебряные – положено только спиртом.
– Дур-р-рак, спирт выпили, когда, ты ещё не родился! Три бензином, только хорошо три.
– Бензином пробовал, не помогает
– Тогда ослиной мочой.
Рядовой взял бутылку ацетона, на которой ручкой было жирно написано «ослиная моча» и стал чистить контакты и одновременно смотреть на все приборы одновременно. Это сделать было невозможно, но приказ не обсуждается, он выполняется. Старший сержант поставил широкую лавку, застелил ватником, лег на спину, надел наушники, установил микрофон. Удобно растянулся:
– Рядовой соедини с Суторохой…
Это ближайший узел связи с гражданским персоналом. Через нашу площадку шли несколько гражданских обычных каналов радиосвязи от райцентров Якутии, на этих узлах связи сидели обычные связистки после техникума связи и отрабатывали свои два года. Девицам также нужно было коротать полярную ночь. И начинался длинный разговор по два, три, пять часов. Теперь у нас эту длинную процедуру, к которой допускались только сержанты, стали звать «На-ся-льник изделим девиску». Рядовой не терял бдительности, если бы он её потерял, то ему её бы быстро натёрли:
– Атас, на-ся-льник!
Лейтенант вошёл в здание. Старший сержант глубокомысленным взором разглядывал регулятор напряжения, сержант занимался профилактикой, рядовой на боевом посту протирал ослиной мочой контакты, всё было в порядке – шло обычное боевое дежурство. Всё как всегда.
– Товарищ старший сержант, когда закончите профилактику?
– Сейчас изделим де…
потом поправился:
– и закончим профилактику.
– Я тебе «изделим», ты у меня уйдёшь на два месяца позже.
– Я хотел сказать сделаем регулятор и закончим профилактику.
Лейтенант вылетел, проклиная всех и вся: «и эти дураки туда же.». В открытую дверь смотрели ему в след три улыбающиеся рожи.
Лейтенант остановился и посмотрел под сопку на Индигирку. Река дыбилась ледяными заторами. Шел северный бурный ледоход, такого никогда не увидишь на материке. Громадные льдины крушили всё на своём пути, кучи льда с грохотом накатывались одна на другую. Создавались заторы. С грохотом прорывались. Уровень воды то поднимался, то стремительно падал. По реке шло сплошное месиво льдин. Смотреть было интересно, но находиться рядом страшно. Шум и грохот было слышно от берега на десять километров.
«В отпуск пора, однако » – подумал лейтенант.
– Ну сволочи, доберусь я до вас!
Лейтенант снова погрозил кулаком неизвестно кому и неизвестно зачем. Жизнь продолжалась. Через три недели лейтенант летел в отпуск... |
